Агент абвера. - Страница 35

— Так где же вы перешли линию фронта? — быстро спросил Фиш, совершенно неожиданно для Никулина, прервав Шиммеля.

Николай Константинович даже вздрогнул, услышав резкий, как удар кнутом, выкрик Фиша. Погруженный в свои думы, он и не заметил, как пристально глядит на него Шиммель, как тщательно записывает каждое слово капитан Фиш.

Будто припоминая новые подробности, Николай Константинович начал рассказывать о некоторых “свежих” деталях, о войсках, настроениях, снабжении и прочих интересующих немцев вещах. Он принес абверовцам продовольственные аттестаты с отметками о полученных продуктах, о столовых, в которых питался. В них были проставлены и номера полевой почты частей, где он якобы становился на котловое довольствие. Словом, предусмотрительные чекисты сделали все так, как это полагается опытному агенту. Рассматривая аттестат, Шиммель поинтересовался:

— Это нашей работы аттестат или подлинный, русский?

— Подлинный, — ответил Никулин. — Получил при отъезде.

— Очень хорошо. Чем он отличается от тех аттестатов, которые даем мы?

Николай Константинович ждал этого вопроса. Он знал, что немецкую разведку интересуют подлинные советские документы и то, как заполняют их. Знали об этом и в нашей контрразведке. Поэтому ему и разрешили сообщить немцам об их ошибке, допущенной при изготовлении продовольственного аттестата офицера Красной Армии. Сведения, которые он сообщал, не составляли большой тайны, зато укрепляли авторитет Никулина в глазах немцев. И Никулин старался получше использовать свой козырь:

— Видите ли, господин подполковник, наши сотрудники допускают серьезные ошибки при заполнении продовольственных аттестатов и командировочных предписаний. Документы, которые были вручены мне перед отправкой в советский тыл, заполнялись небрежно, и это могло стоить мне жизни. С такими документами там лучше и не появляться. Или наши специалисты не знают всей канцелярской техники русских, либо делают ошибки с умыслом. Надо проверить это.

Никулин говорил резко, с возмущением, тоном человека, жизнь которого подвергалась опасности из-за небрежности второстепенных сотрудников абвера. Шиммель и Фиш поторопились его успокоить.

— Господин Никулин, мы расследуем это дело.

Шиммель еще раз внимательно осмотрел принесенный Николаем Константиновичем аттестат. Затем вынул из сейфа фальшивый и стал сличать его с подлинным. Они походили друг на друга, как близнецы, и Шиммель не удержался, спросил:

— Так в чем же здесь ошибка? Я не вижу…

— Господин подполковник, в аттестате не было отметки о выдаче мне дополнительного пайка, который полагается офицеру. Как только я появился на продпункте, чтобы стать на довольствие, меня сразу же спросили, почему в аттестате нет такой отметки. Пришлось сослаться на небрежность писаря. Все, правда, сошло благополучно. Мне поверили. Но в каком же положении я оказался? Не будь начальник продпункта таким ротозеем, я не имел бы чести сейчас находиться с вами. Я потом не знал ни минуты покоя, так и тянуло — бросить все и бежать за линию фронта. А вдруг этот кладовщик и не ротозей вовсе? Вдруг он сообщил о фальшивом аттестате чекистам, и они уже идут по моему следу, все ближе и ближе…

Николай Константинович наступал. Он понимал, что нужно действовать решительно, напористо, перехватить у своих противников инициативу, чтобы не дать им возможности ловить себя на слове, проверять. Он заметил, что Шиммелю это не понравилось. В конце концов именно Шиммель нес ответственность за подготовку всего необходимого для заброски Никулина в советский тыл. И вот теперь тот как бы ставил под сомнение репутацию лучшего специалиста по России, которая прочно утвердилась за Шиммелем в абвере. Поэтому Шиммель забеспокоился, попытался перевести разговор на другую тему:

— Господин Никулин, а что вы заметили…

— Извините, господин подполковник, я сейчас закончу мысль, — продолжал Николай Константинович. — В командировочном предписании почему-то не был проставлен шифр. Я вначале не обратил на это внимания. Но на русской стороне спохватился. Нам еще в разведшколе говорили о том, что в советских командировочных предписаниях ставится условный шифр: одна-единственная буква, которая дает возможность отличить своего от чужого. Без этого шифра мое командировочное предписание выглядело как грубая подделка. С такой фальшивкой я бы попался на первом же контрольно-пропускном пункте.

Никулин замолчал, всем своим видом выражая крайнее возмущение. Фиш, по всей видимости, был доволен таким поворотом беседы. От Николая Константиновича не ускользнуло, что Шиммель и Фиш по-разному расценивают его возвращение из советского тыла. Фиш считал это своим личным успехом. У Шиммеля возникли подозрения. Он стремился все детально проверить. В такой обстановке Фиш становился невольным союзником Никулина. Он решил немедленно воспользоваться этим и продолжал:

— В Валкской школе меня хорошо подготовили к переправе на ту сторону. Я от души благодарен за это майору Рудольфу и капитану Шнеллеру. Безукоризненно обеспечил мой переход через линию фронта капитан Фиш. Он сам и его люди отнеслись к заданию серьезно, со знанием дела. Они сделали все, что могли, для обеспечения безопасности моего перехода.

Фиш даже покраснел от удовольствия. Он пытался сохранить спокойствие и не показать своей радости Шиммелю, но на его лице было написано все. От зоркого глаза Никулина не ускользнула и сложная гамма переживаний на лице Шиммеля. Он решил “успокоить” абверовца.