Чем больше Никулин думал о возможности проникнуть в абвер, тем яснее представлял себе трудности и опасности предстоящего пути. В глазах советских людей он станет изменником, отщепенцем, для которого одна кара — позорная смерть. При малейшем подозрении в двойной игре его убьют сами немцы. Да и не только его, а всех, кто будет уличен в связях с ним. Риск очень большой, но Николай Константинович решил рискнуть.
…Вечерело. Песок, нагретый солнцем за день, быстро остывал. Из леса потянуло сыростью. Стало темно, холодно. Пополз над землей болотный туман, и пленные, стараясь сохранить хоть каплю тепла в иззябших, истощенных телах, сбивались в тесные кучки. Своя кровь уже не грела этих людей, похожих на скелеты, обтянутые кожей.
На пригорке, прижавшись друг к другу и накинув на исхудавшие плечи потрепанные шинели, сидели Никулин и Дудин. Николай Константинович негромко говорил о своих выводах и предположениях. Дудин слушал внимательно, изредка задавая вопросы.
— Значит, думаешь, не от хорошей жизни пошли немцы на вербовку шпионов среди лагерников? — наконец спросил он.
— Нужда заставила.
— Понятно. Конечно, найдутся иуды, которые верой и правдой станут служить фашистам.
— Найдутся. На подлецов они в первую очередь и рассчитывают.
— Немедля расскажу об этом ребятам. Плетневу надо испортить обедню. Да и подлецов всяких припугнуть полезно, чтобы не вздумали инициативу проявлять.
— Не торопись, — прервал его Николай Константинович. — У меня тут такая думка есть. Слушай внимательно. Отбить охоту проявлять инициативу кое у кого, конечно, давно пора. Немецких холуев в тылы нашей армии пускать нельзя. Будем стараться, чтобы тех, кого мы знаем как предателей, не допустить на службу в абвер. Одного припугнем: мол, и здесь он получит свое, если не угомонится. Другому расскажем, что ожидает шпиона в тылу наших войск. Авось задумаются.
— А с другой стороны, — продолжал Никулин размышлять вслух, — было бы полезно иметь в немецких разведшколах честных советских людей. Пусть абвер тратит время на подготовку таких “шпионов”, которые никогда не выполнят его заданий. Заставить немецкую разведку работать впустую — это мысль! Пусть к Плетневу идут наши люди.
Дудин долго молчал, обдумывая план Никулина. Да, тот был прав.
— Неплохо придумано. Только удастся ли обмануть немецкую разведку. Там же не дураки сидят, я полагаю.
— Смотря как готовиться будем.
— Кого пошлем к Плетневу?
— Надо поговорить с Подияровым и Курыновым. Если удастся, то сами пойдем.
— Нет, мне нельзя, — после некоторого раздумья ответил Дудин. — Меня Плетнев приметил. Сразу раскусит, что к чему. Да и потом, в связи с побегом я у немцев на подозрении. Обо мне и разговора быть не может. Я теперь “меченый”. А вот тебе и товарищам помогу. Да и здесь, в лагере, без дела не останусь. Буду, так сказать, готовить кадры для абвера, подбирать стоящих ребят и посылать их к Плетневу. Сделаю это с большим удовольствием. Можешь быть уверен.
— Верю.
Никулин успел хорошо изучить Дудина и не сомневался, что, если потребуется, тот способен броситься на колючую проволоку, чтобы по нему, как по мосту, ушли на свободу товарищи. Больно было и подумать о расставании с таким человеком, зная, что в Саласпилсском лагере он остается почти на верную смерть.
На следующий же день друзья начали осуществление разработанного плана. Первым к Плетневу направился Курынов. Возвратившись в лагерь, он рассказал, что Плетнев принял его неплохо, был доволен и обещал доложить о нем. Действительно, дня через два Курынов уехал. Очевидно, в разведшколу. Никулин хорошо проинструктировал его и был уверен, что он не подведет. Следующим к Плетневу направили Подиярова. И тот был принят. Дудин торопил Николая Константиновича:
— Иди ты. Твоя очередь.
Но Никулин не спешил. Сделано еще мало. Он хотел сколотить вокруг Дудина группу надежных людей, изучить каждого из них, чтобы быть уверенным в их честности и преданности. Допустить в этом деле малейшую неосторожность — значит погубить всех.
В течение недели Никулин и Дудин направили к Плетневу еще двух человек. И на этот раз все сошло удачно.
— Ну что ж, пришла и мне пора собираться, — сказал наконец Николай Константинович. — Пойду попытаю “счастья”.
Плетнев принял Никулина вежливо, но холодно. Он безо всякого стеснения пристально разглядывал невысокого человека в изодранной солдатской шинели, стоящего перед ним навытяжку. Никулин старался держаться прямо, не припадая на раненую ногу. Он понимал, что своим внешним видом выгодного впечатления на Плетнева не произведет. В свои тридцать пять после всех перенесенных невзгод Николай Константинович выглядел пятидесятилетним. А фашистам для заброски в советский тыл нужны были молодые, физически крепкие люди. Но чекист знал, как завоевать расположение типов, подобных Плетневу.
— Что тебе надо? — спросил Плетнев.
— Господин капитан, я очень внимательно слушал ваше выступление перед военнопленными в лагере. Должен сказать, что оно произвело на меня сильное впечатление.
Плетнев самодовольно улыбнулся. По его лицу было видно, что Николай Константинович попал в точку. Лесть явно нравилась предателю. Никулин решил и дальше играть на его самолюбии. От Плетнева сейчас зависело все — быть в разведшколе или нет, оставаться в лагере или попасть к своим. Приходилось ради осуществления задуманного притворяться и льстить такому человеку, которого при других обстоятельствах с удовольствием собственноручно вздернул бы на первой осине.