Агент абвера. - Страница 16

— Гад, фашистам продался! — полоснул истошный крик из толпы.

— Не продался, а перешел на службу, — невозмутимо возразил Плетнев. — И не к немцам, а в нашу русскую армию, которая несет новый порядок в Россию!

— Муки и слезы несешь ты России! — не унимался все тот же голос.

Плетнев кивнул полицаю, и тот ринулся в толпу. Но люди лишь плотнее прижались друг к другу. Тогда на них со всех сторон налетели охранники. Замелькали дубинки, посыпались удары… Вскоре перед Плетневым стоял совсем еще молоденький младший лейтенант с залитым кровью лицом. С минуту поглядев на него, Плетнев сказал:

— Вот так и мутят вас евреи да комиссары. Но с новой властью шутки плохи. Увести его!

Затем как ни в чем не бывало Плетнев продолжал разглагольствовать о различных благах, которые получит тот, кто согласится стать пособником гитлеровцев. Толпа пленных угрюмо молчала.

— Вы гниете здесь заживо, и ничто не спасет вас, — надрывался Плетнев. — Сами не сдохнете, так немцы убьют. А во имя чего? Покойнику идеи ни к чему. Вот поглядите на меня. Шиву как человек, а после победы еще лучше шить буду. Немцы Москву взяли, Ленинград у них, к Волге подходят. На что вам надеяться? До своих не добежите, а если и добежите — так лучше не будет, все равно расстреляют за измену. Докажи там, что не добровольно в плен сдался. А я вам жизнь предлагаю. Да еще какую! Водки, баб, жратвы — всего вволю будет. А ну, кто желает жить весело, сытно, подходи!

Дудин с ненавистью и омерзением слушал предателя. Он хорошо и давно знал Плетнева, тоже бывшего царского офицера, с которым когда-то учился в инженерном училище. Сын надзирателя царской тюрьмы, он с детства привык угождать власть имущим, презирать “черный люд”. Получая погоны, Плетнев клялся на верность царю. А в октябре семнадцатого года ему показалось выгоднее стать на сторону победившего народа.

Поступив на службу в Красную Армию, Плетнев всячески открещивался от своего прошлого. Но в душе он оставался все тем же — человеком без стыда и совести, растленным и беспринципным. Дудин знал, что Плетнев был с позором выгнан из Красной Армии за какой-то неблаговидный поступок. А теперь вот объявился, немецким прислужником стал. И Дудин не выдержал.

— Вопрос есть, — громко сказал он, не выходя из толпы.

— Давай, — откликнулся Плетнев.

— Ты, собственно, какую работу предлагаешь? К Власову идти или в полицейские?

— Глухой, что ли? Не слышал, что я говорил: в русскую освободительную армию. Полицаев и без вас хватит. Вы же все офицеры, военная косточка. Будете и у нас командовать, а покажете себя — особое доверие оказано будет.

— Какое еще такое особое доверие? — настаивал Дудин. — Ты говори толком. Куда людей вербуешь?

— Вот приходи ко мне вечером, там и потолкуем не спеша. На людях о таких делах не кричат.

— Вот теперь мне ясно, — спокойно заключил Дудин. — Раз на людях говорить стесняешься, понятно, куда зовешь, каким хозяевам служишь.

В толпе военнопленных раздался дружный хохот. Плетнев злобно посмотрел на Дудина, а затем, обращаясь к присутствующим, закричал во весь голос:

— Не слушайте этого типа! Он плохо кончит! Я говорю вам серьезно!

Пленные молчали. Но призывы Плетнева все же оказали действие. То один, то другой отчаявшийся человек, бывший воин, пряча глаза, перебегал под ненавидящими взглядами окружающих к кучке отщепенцев.

“Так вот ты какой, Плетнев”, — думал Николай Константинович.

Он отвернулся, ища взглядом Дудина. Тот посмотрел на Никулина. Они без слов поняли друг друга.

Вечером в барак пришли двое лагерных полицейских и увели Дудина: “за подстрекательство и наглость” его посадили на неделю в темную одиночную камеру. А когда в лагерь вернулись те, что пошли к Плетневу, среди военнопленных распространился слух: Плетнев вербует в немецкую разведку — абвер. Ночью Николай Константинович не спал. Появление вербовщика абвера в лагере военнопленных натолкнуло его на мысль, что немцам приходится не сладко, коли они прибегли к вербовке агентуры среди военнопленных. Очевидно, им нужна массовая агентура. Николай Константинович, зная особенности разведывательной работы, понимал, что если бы фашистские войска вели успешное наступление, то абвер не стал бы забрасывать массовую агентуру для разведки фронтового тыла.

Однако абвер, видимо, объявил “тотальную мобилизацию”. Вербовщик тянет всех подряд, а не отбирает наиболее подходящих принятыми в разведке методами. Да, конечно, ему нужна массовая агентура, которая, как правило, годна лишь для заброски в ближний тыл противника. Агентуру другого класса готовят годами. Фашисты все время твердили, что войне скоро конец. Теперь они, как видно, остановлены и вынуждены пристально изучать оборону. Вывод: сообщения немецкой пропаганды об успехах немецкого оружия — ложь. Красная Армия сорвала планы “молниеносной войны”, она готовится к наступлению.

Размышляя о причинах появления Плетнева, Николай Константинович сделал для себя еще один вывод. Если немцы спешат с вербовкой агентуры, значит, она им позарез нужна для заброски за линию фронта, в тылы наших войск. Следовательно, возникает реальная возможность попасть к своим, вырваться из лагерного ада, снова стать в ряды активных борцов с гитлеровцами. Об этом стоило поразмыслить. Можно подсказать надежным людям такой путь. Ему же, как контрразведчику, будет полезно попасть в разведшколу, где он может узнать и попытаться обезвредить пособников врага. Это, разумеется, сложно, тяжело и опасно. Но может ли он, чекист, бездействовать в лагере, ожидая неизбежной смерти от голода? Не лучше ли попытаться пробраться в стан врага и бороться, бороться, бороться?