Агент абвера. - Страница 57

— Я знаю вас как честного человека, товарищ Лайминьш. И потому прошу помочь мне, вернее, не мне, а своему народу, всем патриотам, борющимся против фашистов, которых мы оба одинаково ненавидим…

Лайминьш вскинул голову, пристально посмотрел на Никулина. Тот не отвел взгляда. Он серьезно и с ожиданием глядел на собеседника. Фотограф, помолчав с минуту, спросил:

— Что я должен сделать?

— Мне нужны фотографии людей, которых приводит Шнеллер. С каждого негатива делайте лишний отпечаток для меня. Я буду приходить и забирать эти фотографии.

— Но это очень опасно… Шнеллер не спускает с меня глаз во время работы.

— Но это очень нужно, — возразил Никулин. — Подумайте о тех, кто рискует гораздо большим для своего народа.

— Хорошо, я попытаюсь, — проговорил наконец Лайминьш.

Лицо Никулина просветлело. Он крепко пожал руку своему новому соратнику и сказал:

— Я не сомневался, что услышу такой ответ. Вы настоящий патриот, Лайминьш.

Договорившись о времени и порядке встреч, Николай Константинович поспешил к себе домой. Теперь следовало подумать о том, где хранить фотографии. В комнате оставлять их нельзя, прятать вне расположения и неудобно, и опасно. Лучше всего хранить фотографии где-нибудь в штабе.

Весело насвистывая, Николай Константинович поднялся по лестнице на второй этаж дома. Здесь был кабинет Шнеллера, а неподалеку, в темном закоулке, Никулин хранил свой инвентарь — ведра, тряпки, веники. Тут у самого пола еле держался в кладке один кирпич. Если вытащить его да отбить половину, то получится неплохой тайник. А половина кирпича будет вместо пробки.

Проворно орудуя ножом, Никулин расковырял известь вокруг кирпича, расшатал его и вытащил из гнезда. Тайник был готов. В коридоре послышались торопливые шаги. Выглянув из своего укрытия, Николай Константинович увидел Сюганова. Тот постучал в дверь кабинета Шнеллера. Никулин подался назад, но, видимо, Сюганов успел заметить его, потому что, едва он вошел в комнату, оттуда выскочил Шнеллер и сразу направился к Никулину.

— Вы что здесь делаете? Подслушиваете у моей двери?

— Что вы, господин капитан, — спокойно ответил Николай Константинович. — Я собираюсь мыть полы.

— Идите домой, — отрезал Шнеллер. — Сегодня никакой уборки не надо.

Барон пристально посмотрел вслед уходящему Николаю Константиновичу, потом круто повернулся и вошел в кабинет.

— Я вызвал вас, чтобы поговорить о Никулине, — сказал Шнеллер вскочившему при его появлении Сюганову. — Мне он внушает серьезные подозрения. Слишком много неясного в его поведении. За ним нужен присмотр.

В комнату, где жил чекист, Шнеллер поселил агента Громова. Настоящей фамилии нового соседа узнать не удалось. Присмотревшись к нему, Николай Константинович понял, что Громов — глаза и уши начальника школы.

Бывший вор из Ростова-на-Дону, Громов считался неплохим агентом. Он не скрывал, что дважды выполнял задания немецкой разведки в тылу советских войск, награжден медалью. Немцы поручили ему купить магазин в Пскове и заняться торговлей. Магазин должен был играть роль “крыши” для контрразведывательной службы, которая вела борьбу с партизанами и антифашистским подпольем. Громов совсем было почувствовал себя коммерсантом, получив “на обзаведение” деньги. Но старая воровская привычка сослужила ему плохую службу. На приеме у одного из своих шефов он стащил со стола золотые часы. Их, конечно, сразу же нашли и отобрали, а Громова отправили под конвоем обратно в школу, пока начальство не решило, что делать с ним дальше.

— Судьба — злодейка, — часто жаловался Громов, — сыграла злую шутку с люмпен-пролетарием. Мог стать миллионером, но вынужден стрелять сигареты и клянчить стаканчик шнапса у какого-нибудь ублюдка, которого в Ростове я мог запросто утопить в ванне, наполненной шампанским. Эх и житуха была! Но ничего, мы еще свистнем в иллюминатор, как говорил один пропойца-моряк своему капитану, высадившему его на берег. Я каждый день хожу к Шнеллеру, дабы засвидетельствовать свое почтение. Авось повезет, улыбнется фортуна.

Вечерами Громов со смаком рассказывал о своих похождениях до войны. Противно было слушать исповедь рецидивиста, человека, потерявшего счет арестам, отсидкам и приводам в милицию. Но надо отдать должное — в своем деле Громов был артист. Он любил сложные ситуации, острые ощущения. Этими его качествами и воспользовались абверовцы. Выпустив Громова из тюрьмы, немцы щедрыми посулами завлекли его на службу в контрразведку. Будь у Громова больше выдержки, он стал бы коммерсантом. Сейчас предатель с тревогой ожидал, что с ним будет дальше. Впрочем, скоро Громов повеселел. Его назначили старшим группы из трех человек, которую направляли через фронт с важным заданием.

— В случае успеха обещают послать на учебу в Берлин. Стоит рискнуть. Ребята у меня подобрались неплохие. Уже познакомили. Придется тебе пожить одному. Я к своим подчиненным переселюсь. Надо же обнюхаться перед делом. Не поминай лихом, старина!

— Кто пойдет с тобой?

— Об этом распространяться необязательно, как сказал мой кореш Жорка Свищ, когда его шмара сообщила, что ждет ребенка. Шнеллер приказал мне молчать, если дорожу своей башкой. Буду пай-мальчиком, а то вспомнят еще те золотые бочата, что я у немца тяпнул. Себе дороже выйдет.

Громов вышел, хлопнув дверью, и Николай Константинович услышал, как он запел, немилосердно фальшивя: “Сча-астье было так возможно, так близко…”

Едва скрылся Громов, как к Никулину явился Беляев и сообщил, что Шнеллер включил его в группу Громова. Кто пойдет третьим, он пока не знает. Это станет известно завтра.