Агент абвера. - Страница 2

— Ойтец свенты смутьянов не поважает… Працуй, хлопак, смири гордыню свою — и пан Езус примет тебя в царствие небесное.

“Отправить бы тебя, черта жирного, к папу Езусу”, — думал порою батрачонок, но даже мысли такие старался запрятать поглубже: узнает управляющий — запорет.

Только после Октября бывший батрак увидел свет. Чем только не приходилось заниматься, где только не довелось побывать ему! Отслужил в армии, поработал на транспорте, учился в военном училище, а потом ловил бандитов в Подмосковье, охранял границу в Кавказских горах, подстерегал контрабандистов в Ленинградском порту — всякого пришлось повидать. Трудно было, но и радостно. Бывший неграмотный батрачонок стал образованным человеком, командиром. Война перечеркнула прошлое. Плен, концлагеря, шпионская школа… И вот теперь у своих. Поверят ли? Там, в кабинете начальника, решалась его судьба. Думая об этом, Каращенко вполголоса произнес:

— Скорее бы уж кончилось…

Младший лейтенант Жаворонков удивленно вскинул брови, но промолчал. Каращенко заметил это, подумал: “Ну вот, я и заговариваться начал”. В это время распахнулась дверь кабинета и в приемную вышел коренастый подполковник с большой лысой головой. Раскрасневшийся, возбужденный, он лишь мельком взглянул на капитана и сразу же отвернулся. Каращенко знал его: подполковник Светловидов беседовал с ним накануне. И беседа эта оставила у Каращенко тяжелое впечатление.

— Вызвать машину и конвой, — приказал подполковник. — Старший наряда пусть ожидает распоряжений у дежурного.

— Есть, вызвать машину! — отчеканил Жаворонков и искоса глянул на Мокия Демьяновича.

В лице капитана не было ни кровинки. “Значит, все, — подумал он. — Не поверили…”

Светловидов так же стремительно, как и вышел, возвратился в кабинет генерала и плотно захлопнул за собой дверь. Из кабинета не доносилось ни звука. Но там обсуждался вопрос исключительной важности. От него зависели судьбы тысяч людей, успешное решение задачи стратегического значения.

В январе сорок третьего года советские войска прорвали блокаду Ленинграда и намного улучшили положение города. И все же Ленинград продолжал оставаться фронтовым городом. Советское командование разрабатывало план нанесения нового удара по фашистским войскам, чтобы окончательно отбросить их от Ленинграда. В этих условиях появление Мокия Демьяновича Каращенко с обстоятельными данными о положении дел за линией фронта пришлось весьма кстати.

Контрразведка и штаб фронта тщательно изучали сведения, доставленные Каращенко. Сопоставляя их с данными, полученными из других источников, работники штаба уточняли неясные ранее вопросы, разгадывали замыслы немецкого командования. Наше командование все яснее представляло положение группы армий “Север”.

Сильно потрепанные в предыдущих боях, немецкие дивизии еще не восполнили свои потери. Они не в состоянии были нанести немедленный ответный удар по советским войскам. Упустив инициативу, гитлеровцы с тревогой ожидали нового наступления советских войск и предпринимали лихорадочные меры к тому, чтобы определить направление главного удара и своевременно перегруппировать силы. Судя по имеющимся в штабе фронта сведениям, немцы не знали, куда будет нанесен удар: на Котлы–Кингисепп или через Пулково на Ропшу. Командованию фронта важно было заставить их поверить, будто главный удар будет нанесен на Котлы–Кингисепп, создать видимость концентрации крупных сил на этом участке “Ораниенбаумского пятачка”, чтобы вынудить фашистов переместить сюда свои резервные дивизии.

Штаб фронта заранее подготовил необходимые дезинформационные материалы и поручил разведорганам “подсунуть” их немецкому командованию так, чтобы оно не заподозрило обмана. Руководящие работники контрразведки фронта собрались в кабинете генерала Быстрова, чтобы обсудить, как лучше выполнить это задание. Совещание длилось несколько часов, а достигнуть единого мнения не удавалось.

Выступал полковник Королев. Это был интересный и представительный мужчина. Черные с густой проседью волосы зачесаны назад. Полное лицо полковника было безукоризненно выбритым и свежим, хотя на щеках уже проступали красные прожилки. Он говорил отрывисто, заметно повышая голос, когда хотел подчеркнуть важность высказанной мысли. Прохаживаясь вдоль кабинета, Королев всматривался в лица присутствующих. Его высокая грузная фигура, обтянутая хорошо сшитым мундиром, высилась над сидевшими в мягких креслах людьми. Королев явно любовался собой, говорил “на публику”. Глаза его то прищуривались и искрились улыбкой, то гневно расширялись и горели злым огоньком.

Генерал Быстров, слушая Королева, недовольно хмурился, но не прерывал его.

— Я думаю, — внушительно говорил полковник, — что присутствующие товарищи согласятся с моим мнением. Мы имеем дело с ловкой игрой абвера. Под видом раскаявшегося грешника они направили нам своего агента с сомнительной информацией о Валкской разведшколе. Затем к нам придут и другие агенты с теми же данными и с таким же заданием, что и Каращенко. Расчет немецкой разведки прост: из нескольких явившихся с повинной мы хоть одного да вернем назад. Они, конечно, полагают, что вернем мы их человека не с пустыми руками, а с заданием. Абвер очень интересуется, какое поручение мы дадим его людям. И он предоставляет нам возможность сделать первый ход в той игре, которую намеревается затеять.

Королев сделал паузу и обвел присутствующих взглядом, проверяя, какое впечатление произвели на них его размышления. Все молча, спокойно ожидали продолжения.