Пить совершенно не хотелось, но Тихонов цедил воду, невкусную, с запахом железа, леденящую зубы.
На сей раз замок открылся сразу и это обрадовало Тихонова — замерзли руки и проделывать фокусы с ключом ужасно не хотелось. “За это я сейчас вызову наконец слесаря”, — злорадно подумал Стас. Дуя на пальцы, он набрал номер комендантского отдела, но там никто не снимал трубку. Стас посмотрел на часы — обед. Замок в этот день починить было не суждено.
Тихонов уселся за стол, с удовольствием вытянул длинные ноги, снял телефонную трубку, набрал номер, подождал.
— Алло? Савельев? Ты чего не звонишь? Я? Давно пришел. Минут десять. Ну, ладно, ладно. Ты Демидову фото Ставицкого показывал? Не опознает? Значит, правильно. А чего мне не веселиться? У меня, мой друг, свои тайные радости. Теперь, старик, вся надежда на пассажира. Значит, в шесть ты, как из пушки, готов и ждешь моего звонка.
Потом достал из сейфа расчерченный на квадраты лист и стал аккуратно, с явным удовольствием густо заштриховывать клетку, в которой было написано “К.М.Ставицкий”. Закончив, долго рассматривал лист, любуясь своей работой. Сложил его, спрятал в сейф, щелкнул замком, надолго задумался…
В Ленинградский уголовный розыск
ТЕЛЕФОНОГРАММА
18 февраля 196* г. 14 час. 25 мин. Исх. № 171ф
… Но указанному адресу прошу срочно проверить факт болезни гр-ки Панковой Екатерины Сергеевны и пребывания у нее дочери — Панковой Зинаиды Федоровны. О результатах сообщите немедленпо по телефону 99-84.
Передал — Тихонов
Принял — Петровцев
Перед вечером пришла Трифонова, эксперт-трассолог из НТО.
— Нечем мне вас порадовать, Станислав Павлович. Очень уж трудную задачу вы мне задали.
— Простые я сам решаю, — усмехнулся Стас.
— Видите ли, Станислав Павлович, в подобных случаях ткань — очень плохой следовоспринимающий объект. Лишь в самых редких случаях она фиксирует форму орудия, которое на него воздействовало. Поэтому уже сейчас ясно, что по поводу повреждений на пальто и платье потерпевшей мы вам никакого заключения не дадим.
Трифонова сняла очки и задумалась. Потом вздохнула и продолжала:
— Что касается кофты, то тут особый разговор. Вы, конечно, знаете, что такое негативный след? Тихонов хмыкнул что-то не очень определенное.
— Грубо говоря, это появление следа, которого не должно быть. И вот мне кажется, что на кофте есть такой след…
— Не понял, — честно признался Тихонов.
— Объясню, — терпеливо сказала Трифонова. — Вы мне вчера изложили механизм нападения, как вы его себе представляете и каким он выглядит по материалам дела. Кофта, которую вы мне передали для исследования, сделана из синтетической широковолокнистой шерсти методом крупной вязки. В этой кофте есть отверстие от оружия нападающего. Я провела эксперимент: шилами круглой и трехгранной формы я во многих местах прокалывала кофту…
У Стаса захватило дыхание.
…— и ни в едином случае отверстия в ткани кофты не оставалось. Это подтвердило мое предположение о том, что ткань подобного типа оказывает лишь косвенное, так сказать, побочное сопротивление острию оружия. Она пропускает его между отдельными нитями, проскальзывающими вдоль иглы шила…
— Но этого не может быть, — растерянно сказал Стас.
— Давайте поднимемся к нам в лабораторию, и я вам все покажу, — тихо сказала Трифонова.
Стас взглянул на часы. Без пяти шесть. Он снял трубку телефона, набрал номер:
— Савельев? Я задерживаюсь. Бери кого-нибудь и поезжай на автобусную остановку к “Байкалу”. Жди не меньше часа. Я буду все время на месте.
Они поднялись на шестой этаж, прошли длинным коридором, заставленным какими-то громоздкими станками, приспособлениями, ящиками. В одном из простенков стояли изрядно помятый капот “Волги” и переднее крыло с разбитой фарой. Трассологическая лаборатория помещалась в двух маленьких комнатах. Весь угол первой комнаты занимало огромное сложное сооружение. Оно было похоже одновременно на весы с товарной станции, токарный станок и телескоп.
На полу вдоль стен были расставлены разные, вроде обычные вещи, являющиеся для кого-то страшными вещественными доказательствами: гипсовые следы чьих-то ног, сапог с четким отпечатком автомобильного протектора по голенищу; выпиленный из двери замок с явными следами взлома и рядом с ним ржавый, изогнутый в конце ломик; жаровня с торчащими из нее шампурами.
“Чего только не стекается сюда со всего города, — подумал Стас. — Здорово похоже на лавку “Старье — берем!” Хотя, если вдуматься, понятие старья весьма относительно — сегодняшнее старье завтра неожиданно становится антикварной ценностью”.
Стас улыбнулся и сказал:
— Вы знаете, Анна Сергеевна, я вот оглядел вашу контору и вспомнил, как давным-давно, когда я еще был мальчишкой, в нашем доме жил дворник — татарин Баба-хан. И рассказывал он нам, пацанам, сказки, которые слушали мы, естественно, с восторгом. Несмотря на то что мужчин он обязательно называл “она”, а женщин — “он”. Помню, была у него сказка о том, как обидел багдадский халиф своего судью за справедливость его решений. Закинул судья от досады их багдадский УПК в реку и открыл на базаре лавку старья, да не простую, а волшебную. Ходил он по богатым домам, и, если покупал в них вещь, добытую злом и насилием, превращалось все остальное в этом доме в хлам и рухлядь. А сама вещь стояла в лавке, пока не приходил настоящий хозяин, и, если он был добрый человек, волшебник превращал вещь в новую и возвращал ее ему. Вот вы, Анна Сергеевна, и есть тот самый багдадский волшебник.